a friend in need's a friend indeed
ссылка на фикбук
Автор: Dakota_23
Название: Altar Boy
Фэндом: Yuri!!! on Ice
Пэйринг: Виктор|Юри
Рейтинг: R
Жанры: AU, Songfic, Мистика
Предупреждения: OOC, UST
Размер: Мини, 7 страниц, 1 часть
Статус: закончен
Описание: Иногда Юри наблюдал, как в его сердце словно бы на секунды проскальзывали облегчение, понимание, наполненность сакральным смыслом. На секунды. Ради этих секунд Виктор, судя по всему, и жил.
Примечания: Многое здесь взято из католичества, многое наоборот ему противоречит, но я, на самом деле, не хотела придерживаться рамок какой-либо религии. Её образ здесь взят как определённый концепт.
Использование элементов католицизма - результат прочтения книги "Спиридион" Жорж Санд, во многом благодаря которой также поменялся мой взгляд на реальную сущность монашества.
На историческую точность не претендую, и вообще моя хата с краю))
Песня: Eels - Altar Boy (их кавер на Rickie Lee Jones). Текст:
www.songlyrics.com/rickie-lee-jones/altar-boy-l...
Цитата в тексте, прочитанная Виктором: Платон, "Федр" спасибо, семестр философии
пс: себя судить сложно, но надеюсь, что вышло читабельно
читать дальшеПервые солнечные лучи мягко касались поверхности озера, над которой стоял полупрозрачный туман.
От лёгкого дуновения ветра вода в озере вздрагивала и ребрилась, будто он проводил по каким-то невидимым глазу струнам, а те издавали едва различимый переливчатый звук.
В этом крохотном лесочке обычно тихо. Все звери, которые здесь водятся, будто бы однажды сговорились вести свою деятельность как можно более бесшумно, чтобы не нарушать царившее в нём умиротворяющее спокойствие.
Несмотря на то, что сам лес размеров достаточно скромных, но растущие в нём деревья пусть и редкие, но высокие, толстые; их кроны как на перегонки тянутся в небо, а могучие корни вгрызаются в землю. Выглядело так, словно ствол растягивало с двух сторон.
Юри сидел за одним из таких деревьев рядом с озером и ждал.
Тот монах должен прийти сюда, в этом нет никаких сомнений. Юри давно следил за ним, поэтому знал наверняка.
Едва солнце лениво поднялось над горизонтом, скудно освещая пространство, показалась тень монаха. Он практически беззвучно ступал по редкой траве и мху, немного придерживая рясу, чтобы та не волочилась по земле.
Юри встал, отряхнул одежду и впился в монаха взглядом. Хотя его тело было абсолютно невидимым, он почему-то не мог позволить себе выйти из-за дерева.
Вот монах уже подошёл к самой кромке озера и начал не спеша снимать с себя лиловую рясу. Расстегнул. Вынул из неё одну руку, затем вторую и, аккуратно сложив, совсем неаккуратно бросил одежду в траву. Холодная, не успевшая ещё нагреться, вода облизывала ступни монаха, солнце ласкало его алебастровую кожу и светлые волосы, которые при таком освещении выглядели почти серебряными. Затем он начал потихоньку продвигаться вперёд, и небольшие волны расходились от его движений. Наклонился, зачерпнул полные ладони воды и умыл ей лицо. Провёл влажными руками по предплечьям, груди, плоскому животу. И своей эрекции.
Юри смотрел на него и знал, что последует дальше, но не мог отвести взгляд.
Монах поднял голову, подставляя лицо тёплым солнечным лучам, и улыбнулся. Однако никакого веселья или удовольствия эта улыбка не отражала и в помине. Его небесно-голубые, как у младенца, глаза оставались холодными, а в линии губ затаилась печаль. Он провёл рукой по члену ещё раз, уже более чувственно. И ещё. На его щеках начал проступать румянец, губы приоткрылись, а рука продолжала двигаться, двигаться быстрее и быстрее.
Юри сглотнул и сжал себя через штаны. Он хотел его. Из горла монаха вырвался тихий стон, и Юри уже больше не мог сдерживаться: скользнул рукой к паху и тоже обхватил свой член, двигаясь быстро и рвано.
Монах сорвался на бешеный темп, сорвался и его голос, и Юри еле удержался от того, чтобы застонать. Ни при человеческой жизни, ни после своего частичного перевоплощения он не хотел никого так страстно, как его.
Он кончил, и Юри кончил вслед за ним. Они оба тяжело дышали, и затем монах тихо произнёс:
- Как же… как же жаль.
***
Монаха этого звали Виктор, и во многом он был таким, каким, казалось, каждый монах должен быть: никогда никому не врал, не таил злобы, был всегда доброжелательным и отзывчивым.
Едва светало, Виктор просыпался и начинал утреннюю молитву. Он молился горячо, с жаром, и если бы его увидел кто-то из послушников даже в молитве наедине с собой, то никогда бы не усомнился в произносимых им словах. Ему практически не нужен был молебник. Многое он просто знал наизусть, что, помимо чёрной зависти, вызывало ещё большее уважение.
Но Юри знал, что ни в одном слове, произнесённом этим монахом, не было и капли искренности.
Это было просто парадоксально, на самом деле. Юри наблюдал отлынивающих от служб монахов, монахов, таящих разъедавшую душу ненависть, горькую, как кориандр. Алчных, не гнушавшихся никаких путей, чтобы пробиться на верхушку здешней власти. Они совершенно гадко завидовали, хитрили, увиливали. И при этом каждый из них возносил свою веру и ставил её во главе любого своего поступка. А если уж с самооправданием совсем было туго, то они любили перед неблагородным поступком сначала извиниться. Или после.
Этот Виктор был другой.
При всей своей порядочности и неукоснительном исполнении монашеского долга, которое иногда было даже немного слишком, его сердце не откликалось ни на одну молитву, ни на один образ, ни на одну поучительную книгу.
В его сердце не было веры во Всевышнего, оно не знало любви к людям. Совсем.
Юри сам это видел.
С тех пор, как ему было предложено перевоплощение, он стал очень восприимчивым к людским сердцам. Он мог видеть, как снедала человека злоба, ощущать чужое пламя страсти, различать правду и ложь. Его взгляд на человека как такового перевернулся с ног на голову.
Однако хотя в его бытие и хлынул поток эмоций и чувств, он, будучи на предпоследней стадии перевоплощения, потихоньку разучивался испытывать свои собственные. Это до сих пор было ему странно: знать, что чувствует кто-то другой, но не уметь ощущать всё это самому. Если быть точнее, то на данном этапе ему ещё было это доступно, но различие между тем, как было раньше, и тем, как стало сейчас, было колоссальным.
***
Виктор тщательно вымыл себя, не позволяя остаться на теле ничему, что могло бы свидетельствовать о том, что он поддался соблазну. Его лицо снова приняло обычное, ничем не обременённое выражение. Он пригладил взъерошившиеся волосы, ещё раз слегка обдал себя водой и направился обратно по направлению к берегу, чтобы там облачиться в своё монашеское одеяние и спокойно, как ни в чём не бывало, вернуться в монастырь.
Но Юри видел, с какой подавляемой горечью мерцала его душа.
***
Переход на последнюю стадию, после которой Юри мог бы развоплотиться как человек и стать иным звучал достаточно просто: нужно было поглотить человеческую душу.
Но, как обычно и бывает, на деле это совсем не так просто, как кажется, ведь абы какая душа для этого не подойдёт, да и нельзя было её просто взять и поглотить. Она должна быть сильная, мощная – достаточно мощная для того, чтобы нарушить привычные законы природы и сделать из одной сущности другую. Более того, её нельзя было «украсть». Она сама должна была добровольно шагнуть в твои объятия.
***
Юри до сих пор помнил то, как нашёл Виктора, словно это было вчера.
Он достаточно долго скитался в поисках подходящей души. За его плечами были не только различные города, но и страны - даже те, что разделены морями. Он искал среди многих людей, но никак не мог найти именно ту душу, что подходила бы ему.
Так он и пришёл в этот самый монастырь. Не было какой-то конкретной причины, интуиция ему ничего не подсказывала. Это была чистой воды случайность. Ткнул пальцем в небо и попал.
Был холодный, очень холодный февральский день. Местные жители загибались от стужи, снег слезами стекал по их впалым щекам, юрко забирался за шиворот, вызывая тем самым неприятную судорогу. Запасы продовольствия стремительно заканчивались.
У монахов, как водится, всё было не так плохо, хотя даже их положение нельзя было назвать хорошим.
В монастырь Юри последовал за двумя сиротами, которые отправились туда в поисках помощи. По желтизне их лиц нетрудно было догадаться, что они были чем-то больны; их руки и ноги были такими худыми, что оставалось лишь гадать, как они не падали, когда бушующий ветер дул им в спины. Однако по приходе в монастырь они обнаружили, что им были совсем не рады. Тяжело покивав и пообещав за них молиться, детей спровадили от греха подальше. И вот, когда те уже отошли от монастыря на достаточно приличное расстояние, Юри увидел, как за ними бежит один из монахов. В рясе, в обычной обуви, бежит по снегу и окрикивает. А затем даёт еду и просит приходить к воротам монастыря и завтра, и послезавтра, и вообще, когда им это было необходимо.
Вот так Юри и узнал Виктора.
***
Наблюдая за ним всё пристальнее и пристальнее, Юри разглядел в его душе отчаяние. Он знал это отчаяние, он сам испытывал его не раз.
Виктор хотел искренне поверить в то, чем он занимается. Правда хотел. Так бывает: когда тебе всю жизнь говорят, что ты по определению должен как-то думать или что-то делать, то и сам начинаешь верить, что да, действительно должен. Но скользкий, неприятный червячок сомнения вдруг появляется в твоём сознании, и ты не можешь больше привычно мыслить или действовать. Ты как бы берёшь себя за шкирку, с головой швыряешь в огонь и пепел и отчаянно пытаешься придать всему этому смысл, убедить себя в том, что всё делаешь правильно.
Но не можешь.
Поиски Виктора завели его в монастырь. «Обстановка меняет отношение», – думал он. «Обстановка, – думал он, – может поменять и восприятие».
Иногда Юри наблюдал, как в его сердце словно бы на секунды вспыхивали облегчение, понимание, наполненность сакральным смыслом. На секунды. Судя по всему, ради этих секунд Виктор и жил.
***
Как это ни иронично, также Юри узнал, что этому монаху, самому достойному из них, помимо веры, не хватает секса.
Более того, он знал, как сильно ему не хватает секса с мужчиной.
Виктор никогда не ласкал себя в монастыре, даже находясь в своей келье в абсолютном одиночестве. Он предпочитал либо всеми силами сдерживать напряжение, либо выходить из монастыря с первыми лучами солнца и уже на расстоянии предаваться самоудовлетворению.
Когда Юри впервые увидел эту картину, он даже, признаться, опешил.
Но, наблюдая за Виктором всё пристальнее и пристальнее, он пришёл к одному выводу: этот человек был искушением даже для искушённого.
Виктор ласкал себя, совершенно не стесняясь, пальцы одной руки аккуратно проскальзывали сзади, другая рука двигалась по члену. Он беспрестанно облизывал пересыхающие губы, а его сердце заходилось в сумасшедшем ритме.
Глаза Юри неотрывно следили за движением рук Виктора, за солёными капельками пота, стекающими по его груди; уши ловили тихие стоны, заставляя кровь горячим возбуждением приливать к паху.
Он хотел встать на колени перед этим монахом и помочь ему ртом. Так, чтобы стоны больше не были тихими.
***
Продолжая свои наблюдения, Юри узнал, что Виктор подкармливал животных.
Вернее, он подкармливал одну собаку: большого, кудрявого и очень лохматого пуделя. Виктор, как и Юри, не имел понятия, откуда в тех местах могла взяться такая собака, явно когда-то жившая в богатом доме: в других домах такие просто не водятся. Возможно, много лет назад она сбежала от хозяев да так и не нашла обратной дороги. Теперь же этот пудель обрёл нового хозяина и, судя по всему, совершенно об этом не жалел.
Виктор всегда с той или иной трапезы уносил с собой немного еды, аккуратно её пряча, хотя, в общем и целом, не сильно скрываясь, и нёс псу.
Когда тот заканчивал есть, его хвост, казалось, того и гляди оторвётся: настолько быстро пёс им махал, спеша сообщить всему миру в лице Виктора, как он счастлив. Его мокрый, большой, как лопата, язык широко облизывал лицо хозяина, а тот смеялся и чесал его за ухом. В один такой раз он со смешком произнёс:
- Хорошо-хорошо, Маккачин, я понял, ты меня любишь, спасибо, - Виктор замолчал, продолжая слегка трепать пса по голове. И затем он зачем-то сказал в пустоту: - Нравятся мне собаки.
Юри заулыбался. При земной жизни ему тоже нравились собаки, у него даже был пёс. Тоже пудель, причём очень похожий на этого: пушистый, ласковый, совершенно не переносящий одиночества. Когда он впервые увидел Маккачина, то даже на секунду подумал, что это и есть его пёс, чудесным образом вернувшийся к жизни. Хотя, приглядевшись, Юри заметил явные отличия: этот был больше, старше, и его шерсть была чуточку длиннее. Но всё равно очень похож.
И вот тогда Маккачин посмотрел прямо на него. Казалось, чары, что делали Юри невидимым, на него не действовали. Для Виктора внимание пса также не осталось незамеченным.
- Что такое? А? Маккачин, - спросил Виктор, и посмотрел туда, куда уставилась собака. Однако, в отличие от неё, он, по всей видимости, никого и ничего не заметил. И всё же Юри показалось странным то, как Виктор сжал губы, отводя взгляд…
***
Огонь заходящего солнца пожирал небо, расцвечивая облака рыжим. Виктор стоял в библиотеке и чуть менее аккуратно, чем следовало, помогал расставлять книги. Глухонемой монах, чьей обязанностью был присмотр за библиотекой, расставлял и рассортировывал их вместе с ним.
Иногда Виктор доставал какую-либо книгу и зачем-то вслух зачитывал оттуда отрывки, иногда добавляя комментарий по поводу того, что удивлён, как от этой книги ещё не избавились в монастыре.
Юри невольно улыбался, глядя на него, сам не зная почему.
- «Душа неразумная подчиняется телесным аффектам, ей свойственен неразумный пыл и раздражительность; душа разумная благодаря разуму не обращает внимания на тело и борется с неразумием». Вот такие дела, да? – очень важным голосом прочитал Виктор.
- Ага, - на автомате ответил Юри.
Виктор резко вскинул голову и огляделся. Затем с недоверием глянул на глухонемого монаха и уставился куда-то в пустоту.
Юри был готов провалиться сквозь землю.
***
Он продолжал наблюдать за Виктором, но не имел понятия, как подступиться к его душе. Юри знал, что такую душу земная жизнь не держит, как в своё время не держала земная жизнь его, но в то же время Виктор словно цеплялся за что-то, словно хотел удержаться на плаву. Он будто бы не терял надежду, что ли.
***
Юри нравилось смотреть на то, как Виктор проводит время один в своей келье. У этой кельи было одно маленькое окошечко с видом на монастырский огород, и вечером Виктор любил иногда встать рядом с этим окошком, поставить локти на подоконник и наблюдать за тем, как окунается во тьму мир. Бывало, Юри подходил к нему совсем близко – настолько, что видел отражение луны в его ларимарных глазах. Иногда Виктор поворачивал голову и смотрел на него в упор. В такие моменты кровь знакомым чувством из прошлой жизни вскипала в жилах, щёки становились пунцовыми. Виктор не видел Юри. Но порой казалось, что он будто бы что-то чувствовал.
А ещё Виктор время от времени просыпался, разбуженный кошмаром. Светлые волосы липли к мокрому лбу, тело потряхивало лёгкой дрожью, а голос испуганно, на автомате, шептал: «Всё хорошо, всё хорошо, всё хорошо».
Юри не знал, что ему снится. Но зато он видел несколько шрамов на его теле.
И вполне догадывался, за что тот мог их получить.
Во время очередного ночного кошмара Юри не выдержал и присел рядом с постелью Виктора на колени. Он видел, как капельки пота стекают по покрывшейся мурашками шее, как вздымается и опускается его грудь. Руки сжимали одеяло мёртвой хваткой, а губы повторяли: «Всё хорошо, всё хорошо, всё хорошо», как мантру, как заученную наизусть молитву.
Виктор закрыл глаза и закусил губу.
Юри видел, как ему было больно. Так больно, что, казалось, его душа пойдёт трещинами. Но нет. Несмотря на кажущуюся хрупкость, она была прочной. Как толстый лёд озера в холодную зиму.
Что-то в Юри дрогнуло в этот момент. Его чувства стали настолько трудноразличимыми, что он не мог идентифицировать, что же именно шевельнулось где-то в грудной клетке, где-то там, где находится сердце. Сам он никогда не знал этого чувства при жизни.
Юри поднёс руку и аккуратно погладил воздух над тыльной стороной ладони Виктора, беззвучно прошептав: «Всё хорошо».
Виктор тихо ровно задышал. И кивнул.
***
Юри понимал, что тянуть смысла нет. Он либо поглощает душу Виктора и перевоплощается до конца, либо возвращает себе своё человеческое существование – с тем только отличием, что его собственная душа теперь навеки связана с небытием. Смерть для него воистину станет концом: его душа, пока теплящаяся в теле, после смерти растворится дымом в пустоте, словно её никогда и не было в этом мире.
Настала пора действовать.
Августовское солнце даже утром томно припекало его черноволосую макушку. На этот раз Юри решил не применять никаких маскирующих чар. Он привычно сидел под обильной листвой дерева и опирался спиной на его могучий ствол.
Совсем скоро он появится.
И да, Виктор в самом деле не заставил себя долго ждать. Как всегда, в лиловой рясе, твёрдой походкой до самого бережка.
Виктор никогда не оборачивался по пути.
Он приступил к своей привычной процедуре раздевания. Один рукав, второй. Осторожно снимает, неосторожно бросает на землю. Приветственно трогает водную гладь рукой.
Выйдя из-за дерева, Юри ещё не знал, что выберет: спокойное существование с потрясающими возможностями или бурную жизнь с известным печальным концом. Но одно он знал точно: если он и пожалеет о чём-то, то о встрече с Виктором – никогда.
И в тот момент, когда Виктор обернулся, его губ коснулась улыбка.
Автор: Dakota_23
Название: Altar Boy
Фэндом: Yuri!!! on Ice
Пэйринг: Виктор|Юри
Рейтинг: R
Жанры: AU, Songfic, Мистика
Предупреждения: OOC, UST
Размер: Мини, 7 страниц, 1 часть
Статус: закончен
Описание: Иногда Юри наблюдал, как в его сердце словно бы на секунды проскальзывали облегчение, понимание, наполненность сакральным смыслом. На секунды. Ради этих секунд Виктор, судя по всему, и жил.
Примечания: Многое здесь взято из католичества, многое наоборот ему противоречит, но я, на самом деле, не хотела придерживаться рамок какой-либо религии. Её образ здесь взят как определённый концепт.
Использование элементов католицизма - результат прочтения книги "Спиридион" Жорж Санд, во многом благодаря которой также поменялся мой взгляд на реальную сущность монашества.
На историческую точность не претендую, и вообще моя хата с краю))
Песня: Eels - Altar Boy (их кавер на Rickie Lee Jones). Текст:
www.songlyrics.com/rickie-lee-jones/altar-boy-l...
Цитата в тексте, прочитанная Виктором: Платон, "Федр" спасибо, семестр философии
пс: себя судить сложно, но надеюсь, что вышло читабельно
читать дальшеПервые солнечные лучи мягко касались поверхности озера, над которой стоял полупрозрачный туман.
От лёгкого дуновения ветра вода в озере вздрагивала и ребрилась, будто он проводил по каким-то невидимым глазу струнам, а те издавали едва различимый переливчатый звук.
В этом крохотном лесочке обычно тихо. Все звери, которые здесь водятся, будто бы однажды сговорились вести свою деятельность как можно более бесшумно, чтобы не нарушать царившее в нём умиротворяющее спокойствие.
Несмотря на то, что сам лес размеров достаточно скромных, но растущие в нём деревья пусть и редкие, но высокие, толстые; их кроны как на перегонки тянутся в небо, а могучие корни вгрызаются в землю. Выглядело так, словно ствол растягивало с двух сторон.
Юри сидел за одним из таких деревьев рядом с озером и ждал.
Тот монах должен прийти сюда, в этом нет никаких сомнений. Юри давно следил за ним, поэтому знал наверняка.
Едва солнце лениво поднялось над горизонтом, скудно освещая пространство, показалась тень монаха. Он практически беззвучно ступал по редкой траве и мху, немного придерживая рясу, чтобы та не волочилась по земле.
Юри встал, отряхнул одежду и впился в монаха взглядом. Хотя его тело было абсолютно невидимым, он почему-то не мог позволить себе выйти из-за дерева.
Вот монах уже подошёл к самой кромке озера и начал не спеша снимать с себя лиловую рясу. Расстегнул. Вынул из неё одну руку, затем вторую и, аккуратно сложив, совсем неаккуратно бросил одежду в траву. Холодная, не успевшая ещё нагреться, вода облизывала ступни монаха, солнце ласкало его алебастровую кожу и светлые волосы, которые при таком освещении выглядели почти серебряными. Затем он начал потихоньку продвигаться вперёд, и небольшие волны расходились от его движений. Наклонился, зачерпнул полные ладони воды и умыл ей лицо. Провёл влажными руками по предплечьям, груди, плоскому животу. И своей эрекции.
Юри смотрел на него и знал, что последует дальше, но не мог отвести взгляд.
Монах поднял голову, подставляя лицо тёплым солнечным лучам, и улыбнулся. Однако никакого веселья или удовольствия эта улыбка не отражала и в помине. Его небесно-голубые, как у младенца, глаза оставались холодными, а в линии губ затаилась печаль. Он провёл рукой по члену ещё раз, уже более чувственно. И ещё. На его щеках начал проступать румянец, губы приоткрылись, а рука продолжала двигаться, двигаться быстрее и быстрее.
Юри сглотнул и сжал себя через штаны. Он хотел его. Из горла монаха вырвался тихий стон, и Юри уже больше не мог сдерживаться: скользнул рукой к паху и тоже обхватил свой член, двигаясь быстро и рвано.
Монах сорвался на бешеный темп, сорвался и его голос, и Юри еле удержался от того, чтобы застонать. Ни при человеческой жизни, ни после своего частичного перевоплощения он не хотел никого так страстно, как его.
Он кончил, и Юри кончил вслед за ним. Они оба тяжело дышали, и затем монах тихо произнёс:
- Как же… как же жаль.
***
Монаха этого звали Виктор, и во многом он был таким, каким, казалось, каждый монах должен быть: никогда никому не врал, не таил злобы, был всегда доброжелательным и отзывчивым.
Едва светало, Виктор просыпался и начинал утреннюю молитву. Он молился горячо, с жаром, и если бы его увидел кто-то из послушников даже в молитве наедине с собой, то никогда бы не усомнился в произносимых им словах. Ему практически не нужен был молебник. Многое он просто знал наизусть, что, помимо чёрной зависти, вызывало ещё большее уважение.
Но Юри знал, что ни в одном слове, произнесённом этим монахом, не было и капли искренности.
Это было просто парадоксально, на самом деле. Юри наблюдал отлынивающих от служб монахов, монахов, таящих разъедавшую душу ненависть, горькую, как кориандр. Алчных, не гнушавшихся никаких путей, чтобы пробиться на верхушку здешней власти. Они совершенно гадко завидовали, хитрили, увиливали. И при этом каждый из них возносил свою веру и ставил её во главе любого своего поступка. А если уж с самооправданием совсем было туго, то они любили перед неблагородным поступком сначала извиниться. Или после.
Этот Виктор был другой.
При всей своей порядочности и неукоснительном исполнении монашеского долга, которое иногда было даже немного слишком, его сердце не откликалось ни на одну молитву, ни на один образ, ни на одну поучительную книгу.
В его сердце не было веры во Всевышнего, оно не знало любви к людям. Совсем.
Юри сам это видел.
С тех пор, как ему было предложено перевоплощение, он стал очень восприимчивым к людским сердцам. Он мог видеть, как снедала человека злоба, ощущать чужое пламя страсти, различать правду и ложь. Его взгляд на человека как такового перевернулся с ног на голову.
Однако хотя в его бытие и хлынул поток эмоций и чувств, он, будучи на предпоследней стадии перевоплощения, потихоньку разучивался испытывать свои собственные. Это до сих пор было ему странно: знать, что чувствует кто-то другой, но не уметь ощущать всё это самому. Если быть точнее, то на данном этапе ему ещё было это доступно, но различие между тем, как было раньше, и тем, как стало сейчас, было колоссальным.
***
Виктор тщательно вымыл себя, не позволяя остаться на теле ничему, что могло бы свидетельствовать о том, что он поддался соблазну. Его лицо снова приняло обычное, ничем не обременённое выражение. Он пригладил взъерошившиеся волосы, ещё раз слегка обдал себя водой и направился обратно по направлению к берегу, чтобы там облачиться в своё монашеское одеяние и спокойно, как ни в чём не бывало, вернуться в монастырь.
Но Юри видел, с какой подавляемой горечью мерцала его душа.
***
Переход на последнюю стадию, после которой Юри мог бы развоплотиться как человек и стать иным звучал достаточно просто: нужно было поглотить человеческую душу.
Но, как обычно и бывает, на деле это совсем не так просто, как кажется, ведь абы какая душа для этого не подойдёт, да и нельзя было её просто взять и поглотить. Она должна быть сильная, мощная – достаточно мощная для того, чтобы нарушить привычные законы природы и сделать из одной сущности другую. Более того, её нельзя было «украсть». Она сама должна была добровольно шагнуть в твои объятия.
***
Юри до сих пор помнил то, как нашёл Виктора, словно это было вчера.
Он достаточно долго скитался в поисках подходящей души. За его плечами были не только различные города, но и страны - даже те, что разделены морями. Он искал среди многих людей, но никак не мог найти именно ту душу, что подходила бы ему.
Так он и пришёл в этот самый монастырь. Не было какой-то конкретной причины, интуиция ему ничего не подсказывала. Это была чистой воды случайность. Ткнул пальцем в небо и попал.
Был холодный, очень холодный февральский день. Местные жители загибались от стужи, снег слезами стекал по их впалым щекам, юрко забирался за шиворот, вызывая тем самым неприятную судорогу. Запасы продовольствия стремительно заканчивались.
У монахов, как водится, всё было не так плохо, хотя даже их положение нельзя было назвать хорошим.
В монастырь Юри последовал за двумя сиротами, которые отправились туда в поисках помощи. По желтизне их лиц нетрудно было догадаться, что они были чем-то больны; их руки и ноги были такими худыми, что оставалось лишь гадать, как они не падали, когда бушующий ветер дул им в спины. Однако по приходе в монастырь они обнаружили, что им были совсем не рады. Тяжело покивав и пообещав за них молиться, детей спровадили от греха подальше. И вот, когда те уже отошли от монастыря на достаточно приличное расстояние, Юри увидел, как за ними бежит один из монахов. В рясе, в обычной обуви, бежит по снегу и окрикивает. А затем даёт еду и просит приходить к воротам монастыря и завтра, и послезавтра, и вообще, когда им это было необходимо.
Вот так Юри и узнал Виктора.
***
Наблюдая за ним всё пристальнее и пристальнее, Юри разглядел в его душе отчаяние. Он знал это отчаяние, он сам испытывал его не раз.
Виктор хотел искренне поверить в то, чем он занимается. Правда хотел. Так бывает: когда тебе всю жизнь говорят, что ты по определению должен как-то думать или что-то делать, то и сам начинаешь верить, что да, действительно должен. Но скользкий, неприятный червячок сомнения вдруг появляется в твоём сознании, и ты не можешь больше привычно мыслить или действовать. Ты как бы берёшь себя за шкирку, с головой швыряешь в огонь и пепел и отчаянно пытаешься придать всему этому смысл, убедить себя в том, что всё делаешь правильно.
Но не можешь.
Поиски Виктора завели его в монастырь. «Обстановка меняет отношение», – думал он. «Обстановка, – думал он, – может поменять и восприятие».
Иногда Юри наблюдал, как в его сердце словно бы на секунды вспыхивали облегчение, понимание, наполненность сакральным смыслом. На секунды. Судя по всему, ради этих секунд Виктор и жил.
***
Как это ни иронично, также Юри узнал, что этому монаху, самому достойному из них, помимо веры, не хватает секса.
Более того, он знал, как сильно ему не хватает секса с мужчиной.
Виктор никогда не ласкал себя в монастыре, даже находясь в своей келье в абсолютном одиночестве. Он предпочитал либо всеми силами сдерживать напряжение, либо выходить из монастыря с первыми лучами солнца и уже на расстоянии предаваться самоудовлетворению.
Когда Юри впервые увидел эту картину, он даже, признаться, опешил.
Но, наблюдая за Виктором всё пристальнее и пристальнее, он пришёл к одному выводу: этот человек был искушением даже для искушённого.
Виктор ласкал себя, совершенно не стесняясь, пальцы одной руки аккуратно проскальзывали сзади, другая рука двигалась по члену. Он беспрестанно облизывал пересыхающие губы, а его сердце заходилось в сумасшедшем ритме.
Глаза Юри неотрывно следили за движением рук Виктора, за солёными капельками пота, стекающими по его груди; уши ловили тихие стоны, заставляя кровь горячим возбуждением приливать к паху.
Он хотел встать на колени перед этим монахом и помочь ему ртом. Так, чтобы стоны больше не были тихими.
***
Продолжая свои наблюдения, Юри узнал, что Виктор подкармливал животных.
Вернее, он подкармливал одну собаку: большого, кудрявого и очень лохматого пуделя. Виктор, как и Юри, не имел понятия, откуда в тех местах могла взяться такая собака, явно когда-то жившая в богатом доме: в других домах такие просто не водятся. Возможно, много лет назад она сбежала от хозяев да так и не нашла обратной дороги. Теперь же этот пудель обрёл нового хозяина и, судя по всему, совершенно об этом не жалел.
Виктор всегда с той или иной трапезы уносил с собой немного еды, аккуратно её пряча, хотя, в общем и целом, не сильно скрываясь, и нёс псу.
Когда тот заканчивал есть, его хвост, казалось, того и гляди оторвётся: настолько быстро пёс им махал, спеша сообщить всему миру в лице Виктора, как он счастлив. Его мокрый, большой, как лопата, язык широко облизывал лицо хозяина, а тот смеялся и чесал его за ухом. В один такой раз он со смешком произнёс:
- Хорошо-хорошо, Маккачин, я понял, ты меня любишь, спасибо, - Виктор замолчал, продолжая слегка трепать пса по голове. И затем он зачем-то сказал в пустоту: - Нравятся мне собаки.
Юри заулыбался. При земной жизни ему тоже нравились собаки, у него даже был пёс. Тоже пудель, причём очень похожий на этого: пушистый, ласковый, совершенно не переносящий одиночества. Когда он впервые увидел Маккачина, то даже на секунду подумал, что это и есть его пёс, чудесным образом вернувшийся к жизни. Хотя, приглядевшись, Юри заметил явные отличия: этот был больше, старше, и его шерсть была чуточку длиннее. Но всё равно очень похож.
И вот тогда Маккачин посмотрел прямо на него. Казалось, чары, что делали Юри невидимым, на него не действовали. Для Виктора внимание пса также не осталось незамеченным.
- Что такое? А? Маккачин, - спросил Виктор, и посмотрел туда, куда уставилась собака. Однако, в отличие от неё, он, по всей видимости, никого и ничего не заметил. И всё же Юри показалось странным то, как Виктор сжал губы, отводя взгляд…
***
Огонь заходящего солнца пожирал небо, расцвечивая облака рыжим. Виктор стоял в библиотеке и чуть менее аккуратно, чем следовало, помогал расставлять книги. Глухонемой монах, чьей обязанностью был присмотр за библиотекой, расставлял и рассортировывал их вместе с ним.
Иногда Виктор доставал какую-либо книгу и зачем-то вслух зачитывал оттуда отрывки, иногда добавляя комментарий по поводу того, что удивлён, как от этой книги ещё не избавились в монастыре.
Юри невольно улыбался, глядя на него, сам не зная почему.
- «Душа неразумная подчиняется телесным аффектам, ей свойственен неразумный пыл и раздражительность; душа разумная благодаря разуму не обращает внимания на тело и борется с неразумием». Вот такие дела, да? – очень важным голосом прочитал Виктор.
- Ага, - на автомате ответил Юри.
Виктор резко вскинул голову и огляделся. Затем с недоверием глянул на глухонемого монаха и уставился куда-то в пустоту.
Юри был готов провалиться сквозь землю.
***
Он продолжал наблюдать за Виктором, но не имел понятия, как подступиться к его душе. Юри знал, что такую душу земная жизнь не держит, как в своё время не держала земная жизнь его, но в то же время Виктор словно цеплялся за что-то, словно хотел удержаться на плаву. Он будто бы не терял надежду, что ли.
***
Юри нравилось смотреть на то, как Виктор проводит время один в своей келье. У этой кельи было одно маленькое окошечко с видом на монастырский огород, и вечером Виктор любил иногда встать рядом с этим окошком, поставить локти на подоконник и наблюдать за тем, как окунается во тьму мир. Бывало, Юри подходил к нему совсем близко – настолько, что видел отражение луны в его ларимарных глазах. Иногда Виктор поворачивал голову и смотрел на него в упор. В такие моменты кровь знакомым чувством из прошлой жизни вскипала в жилах, щёки становились пунцовыми. Виктор не видел Юри. Но порой казалось, что он будто бы что-то чувствовал.
А ещё Виктор время от времени просыпался, разбуженный кошмаром. Светлые волосы липли к мокрому лбу, тело потряхивало лёгкой дрожью, а голос испуганно, на автомате, шептал: «Всё хорошо, всё хорошо, всё хорошо».
Юри не знал, что ему снится. Но зато он видел несколько шрамов на его теле.
И вполне догадывался, за что тот мог их получить.
Во время очередного ночного кошмара Юри не выдержал и присел рядом с постелью Виктора на колени. Он видел, как капельки пота стекают по покрывшейся мурашками шее, как вздымается и опускается его грудь. Руки сжимали одеяло мёртвой хваткой, а губы повторяли: «Всё хорошо, всё хорошо, всё хорошо», как мантру, как заученную наизусть молитву.
Виктор закрыл глаза и закусил губу.
Юри видел, как ему было больно. Так больно, что, казалось, его душа пойдёт трещинами. Но нет. Несмотря на кажущуюся хрупкость, она была прочной. Как толстый лёд озера в холодную зиму.
Что-то в Юри дрогнуло в этот момент. Его чувства стали настолько трудноразличимыми, что он не мог идентифицировать, что же именно шевельнулось где-то в грудной клетке, где-то там, где находится сердце. Сам он никогда не знал этого чувства при жизни.
Юри поднёс руку и аккуратно погладил воздух над тыльной стороной ладони Виктора, беззвучно прошептав: «Всё хорошо».
Виктор тихо ровно задышал. И кивнул.
***
Юри понимал, что тянуть смысла нет. Он либо поглощает душу Виктора и перевоплощается до конца, либо возвращает себе своё человеческое существование – с тем только отличием, что его собственная душа теперь навеки связана с небытием. Смерть для него воистину станет концом: его душа, пока теплящаяся в теле, после смерти растворится дымом в пустоте, словно её никогда и не было в этом мире.
Настала пора действовать.
Августовское солнце даже утром томно припекало его черноволосую макушку. На этот раз Юри решил не применять никаких маскирующих чар. Он привычно сидел под обильной листвой дерева и опирался спиной на его могучий ствол.
Совсем скоро он появится.
И да, Виктор в самом деле не заставил себя долго ждать. Как всегда, в лиловой рясе, твёрдой походкой до самого бережка.
Виктор никогда не оборачивался по пути.
Он приступил к своей привычной процедуре раздевания. Один рукав, второй. Осторожно снимает, неосторожно бросает на землю. Приветственно трогает водную гладь рукой.
Выйдя из-за дерева, Юри ещё не знал, что выберет: спокойное существование с потрясающими возможностями или бурную жизнь с известным печальным концом. Но одно он знал точно: если он и пожалеет о чём-то, то о встрече с Виктором – никогда.
И в тот момент, когда Виктор обернулся, его губ коснулась улыбка.
@темы: кацудон, фанфики, yuri on ice